Колебания в Силе не могли пройти незамеченными Императором. Он, несомненно, слышал и молодую горячность Люка, и тяжелую уверенность Вейдера. И оба они повторяли его, Палпатина, имя.
Что бы это могло значить?
Медитируя, Палпатин раз за разом видел одно и то же – как летчики Люка расстреливают его крейсеры.
Но что за операцию готовил Альянс – Палпатин не понимал.
Оставалось лишь одно – поинтересоваться у Вайенса.
Палпатин не видел своего ученика со дня его изгнания, и не сомневался, что тот с нетерпением ожидает, когда Император вспомнит о нем.
Пожалуй, Император был слишком строг со своим учеником. Нужно вернуть его и выказать ему свое расположение. Да и гнев Палпатина давно прошел…
Поэтому, увидев голограмму с коленопреклоненным Вайенсом, Палпатин милостиво улыбнулся ему и осведомился о его здоровье.
- Мой Император, - выпалил торопливо Вайенс, словно опасаясь, что Палпатин передумает и не станет с ним говорить. – Дурные вести, мой Император.
- Что такое, мальчик мой? – проворковал Палпатин, внимательно рассматривая взволнованное лицо Вайенса. – Я вижу, ты ранен? Ты дрался?
- Это ерунда, - отмахнулся Вайенс. - И к тому, что я скажу вам сейчас, не имеет никакого значения.
- А что ты мне сейчас скажешь, мальчик мой?
- Бисс.
На миг Палпатин замер, даже дышать перестал. Его замешательство было такое сильное, что не укрылось даже от глаз Вайенса, и он поспешил опустить взгляд, чтобы не видеть, как оно превращается в страшную, слепую ярость, и как в глазах Палпатина разгорается огонь.
- Откуда ты знаешь? – отрывисто произнес Палпатин.
- Весь Альянс знает, - ответил Вайенс. – О вашей лаборатории знают Дарт Вейдер и Люк Скайуокер.
Ах, вот оно что… вот что за видения мучают его! Люк знает; и Люк хочет напасть…
- Люк Скайуокер хочет напасть на Бисс, - словно услышав мысли Палпатина, произнес Вайенс.
- Откуда об этом знаешь ты?
- Из уст предателя, - ответил Вайенс, не моргнув глазом. – Каминоанцы, мой Император. Они предали вас. Если бы я знал… Я следил за одним из них, потому что он очень настойчиво добивался встречи с Люком Скайуокером. На тайную встречу с ним Люк так же позвал своего отца и офицеров Альянса, - Вайенс опустил голову, и из горла его вырвался стон отчаяния. – Если бы я знал, если бы я знал..! Я убил бы его раньше!
- Ты убил его?
- Да, мой Император. Я дождался окончания этой встречи и следил за ним до самого его дома. Его провожали эти военные. Как только они ушли, я проник к нему и выпытал, о чем этот скользкий червь разговаривал с Люком Скайуокером и Дартом Вейдером.
- Он признался?
- Очень скоро, мой Император. Намного скорее, чем я перестал его мучить. Он выложил им все о том, куда были переданы их технологии по клонированию.
Император смотрел в Силу, и его видения говорили ему, что Вайенс не врет. Да, это скользкий червь сам пошел к Люку, сомнений быть не могло. Словно наяву, услышал Император крик, полный боли, и почувствовал запах горелой кожи…
- Зачем он это сделал?
- Он испугался, мой Император. Дарт Вейдер хотел допросить кое-кого из каминоанцев с пристрастием, и этот трус испугался, что Вейдер начнет убивать всех, кто причастен к клонированию. Этот каминоанец даже не был связан с вами, Император. Он просто назвал место, и Вейдер все понял.
- Нужно быть круглым идиотом, чтобы не понять, на месте Вейдера-то! – прошипел зло Император. Глаза его горели раскаленными углями. – Что еще сказал каминоанец?
- Что они обсуждали возможность нападения на Бисс, Люк Скайуокер рвется в бой, и Дарт Вейдер не отпустит его одного. Дарт Вейдер упоминал о Звезде Смерти.
- Да, вот когда порадуешься, что ее больше нет, - прошептал Император.
- Что делать, мой Император?
- Тебе – ничего, - сухо произнес Палпатин, откинувшись на спинку своего кресла. – А мне нужно подумать. Когда ты мне понадобишься, я позову тебя.
Закончив разговор с Вайенсом, Палпатин долго еще сидел, сжав голову руками.
Второй раз в жизни он испытывал такой дикий ужас, и второй раз в жизни причиной этого страха был Вейдер.
Раз за разом обращался он к Силе, стараясь рассмотреть всевозможные варианты развития событий, но Сила показывала ему лишь одно – Люка Скайуокера, и его гудящий синий сайбер, крушащий инкубаторы с плавающими в нем клонами. Бьющееся стекло, водопады мерзко пахнущей околоплодной жидкости, голые блестящие тела, вываливающиеся из своих разрушенных ячеек, и кровь следом за взмахом сайбера, кровь, кровь, кровь!!!
- Нет-нет, этого не будет, - бормотал, словно в бреду, Палпатин. Он смотрел глубже, но дальше было лишь еще хуже. В клубах пара начинала прорисовываться огромная фигура в черном, и загорался алый луч…
И это видение, озвученное мерным гудением сайбера, приводило Палпатина в такой ужас, что у него начинали зубы стучать.
Он никогда не был трусом, он был мудрецом и искусным воином. И страх, что он испытывал, был иррационален. Вероятно, образ Вейдера четко ассоциировался у него со смертью. Но, так или иначе, а Палпатин понимал, что не сможет противостоять великому ситху вновь.
Он не сможет защитить своих клонов, и мальчишка порубит их под присмотром отца. Он будет резать их своим сайбером, и думать, что раз за разом сражает императора, а Вейдер будет просто стоять и смотреть, как играет его сын, опустив свой сайбер.
Да что же за мука такая?! Что за проклятье?!
- Проклинаю вас, Скайуокеры! – прошептал Палпатин. – Проклинаю вас всех до единого!
Позвав ординарца, Палпатин велел ему принести себе успокоительного отвара. Обычно приятно пахнущий экзотическими цветами чай приводил Палпатина в хорошее расположение духа и настраивал на творческий лад. Император словно забывал о делах государства, и мог отправиться в оперу, насладиться высоким искусством.
Но сейчас было не до классических арий. Ему нужно было успокоиться и взять себя в руки, чтобы принять верное решение.
Клонов и весь персонал нужно перевезти, подумал Палпатин, и эта мысль была первой трезвой, холодной и расчетливой в том хаосе, что царил в его голове.
Император сделал еще один глоток, и спокойствие и трезвомыслие начали постепенно возвращаться к нему.
Об этом нужно было подумать заранее, как только Вейдер отправил его к Силе во второй раз.
Именно от Вейдера и нужно было спрятаться! Пока Альянс растрачивал свои силы, нападая на Корусант, нужно было прятаться самому!
Теперь… как провернуть это теперь?
Император отхлебнул еще глоток ароматной жидкости и прикрыл глаза.
Клонов много; их несколько тысяч, и перевезти их можно только на нескольких крейсерах. Оборудование; да, оборудование…
Но главное – это не клоны, которых можно понаделать миллионами, и не аппараты, в которых они выводятся. Главное – это люди, которые проделывают все эти операции.
И перевезти лабораторию – это значит, доставить в безопасное место врачей, ученых и образцы своих тканей. Главное – успеть сделать это, пока этот проклятый мальчишка не собрал силы для удара по Биссу. А он их соберет, в этом можно быть уверенным!
На сей раз о новом месте лаборатории не будет знать никто. Каминоанец преподал отличный урок Палпатину.
Не будет знать ни Дарт Вейдер, ни уж тем более Дарт Акс.
Так-так-так, как же поступить, как?
Альянс наверняка будет шпионить за всеми передвижениями в районе Бисса. Они уже шпионят, в этом тоже можно быть уверенным.
От их глаз не укроется какое-то крупное шевеление. Передвижения флота.
А вот на мелкие суда они внимания не обратят…
Для начала запустить пробный корабль, скажем, с оборудованием. Затем несколько клонов – на первое время.
Затем по одному – ученых, медиков, лаборантов… Затем образцы…
Пусть мальчишка развлекается, крушит клонов!
Он глуп, потому что слишком молод и горяч.
Вейдер глуп, потому что недоверчив, и очень долго ищет подвох. Он так и простоит, глядя, как Люк крушит все кругом, не в силах понять, что же не так, и почему победа не радует его.
Но на самом деле это будет не победа, а поражение. Окончательное их поражение, потому что Император укроется там, где его никто не найдет, и не будет болтливого каминоанца, чтобы рассказать о его тайной лаборатории.
Так-то!
Император, совершенно успокоившись, даже повеселел, и следующий глоток чая принес ему удовольствие.
…Но почему ему кажется, что чьи-то глаза наблюдают за ним из темноты..?
Несмотря на то, что данных от разведки не поступало, Люк настоял на том, чтобы силы Альянса стягивались к Биссу незамедлительно.
Видения говорили ему о победе, и Дарт Вейдер видел все то же самое, но, как и думал Император, злорадствуя, победа эта не радовала сердца Вейдера.
Но, несмотря на его недовольство, Советом было принято решение атаковать любой флот империи, как только тот покинет Бисс.
Вечером была назначена вечеринка у Леи; не то, чтобы светское мероприятие, нет. Скорее, домашние посиделки. Как сказал Люк, соберется лишь семья; И Вейдер не мог отказаться, хотя само слово «семья» звучало для него дико.
И они с Люком, еще раз осмотрев место, где нашли тело каминоанца, и пораспрашивав охрану, вечером направились к Лее.
Что Люк? Он мужчина; он так же, как и Вейдер, любил стрелять и размахивать сайбером. Его сердце было завоевать легко; несмотря на то, что он отверг руку Вейдера тогда, стоя над бездной, в глубине души он ее принял.
Он так же, как и Вейдер, служил Силе.
А Лея…
Лея – это женщина, и мысли ее неясны.
Она не позволила убить отца, поддавшись порыву. В этом она была едина с братом, и в большей мере, это его чувства руководили ею, когда она противилась против смертного приговора, вынесенного Вейдеру Альянсом. Это отчаяние Люка, немного узнавшего отца, заставило ее тогда, при расставании, прижаться к Вейдеру и прошептать «возвращайся». Она честно разделила с братом боль утраты; но разделить теперь с ним любовь к отцу, так просто и быстро, она не могла.
Сейчас опасность отступила; Люк восторженными глазами смотрит на сурового отца, который в его воображении рисуется просто воплощением силы и мужественности, и он уже не взывает к Лее за помощью и пониманием. И она оставлена один на один со своими чувствами и переживаниями.
Со своими сомнениями.
Увлеченный предстоящей войной Люк мог этого эгоистично не чувствовать, но Вейдер это видел как наяву, точно так же, как чувствовал обожженный Леей пальчик, когда она вынимала из духовки собственноручно испеченные кексы.
Можно было не пойти; сослаться на то, что у него с Акбаром предстоит долгий разговор на повышенных тонах…
Но сколько можно бегать от женщин?
Наверное, все же легче переговорить с дочерью, и ответить на все ее вопросы, среди которых есть немало неудобных и колких, чем жить с очередным недопониманием.
Да, Люк прав. Семья – это то, что требует внимания в первую очередь.
…Лея была уверена, что Вейдер откажется от приглашения и не придет. Она, как и он, совершенно не знала, как себя вести, и Вейдер, переступив порог ее дома, окунувшись в атмосферу ее растерянности, усмехнулся.
Ее отчуждение, ее непонимание и неприятие казались ему понятными и привычными, как его собственные чувства. Да, Лея – это его дочь, это упрямство и ершистость она позаимствовала у Энакина Скайуокера.
И хотя на Вейдера смотрели теперь темные глаза, так похожие на глаза Падме, он видел себя.
- Здравствуй, Лея, - произнес он, и она чуть заметно вздрогнула при звуке своего имени.
- Проходи… отец, - Лея запнулась, и выдавила слово «отец» через силу. – Будем ужинать?
- Благодарю, - ответил Вейдер, чуть улыбнувшись. Наверное, его улыбка была не самая приятная из тех, что она видела за свою жизнь. И теперь, стоя перед этим страшным человеком, ей трудно было поверить, что это – ее отец.
Люк, возбужденный, словно не замечал всех этих недомолвок и неловкостей. Рассеяно чмокнув сестру в щеку, он без лишних церемоний прошел в гостиную и плюхнулся в кресло. Кажется, пыл спора еще не угас в его душе, и он готов был продолжать доказывать Вейдеру свою точку зрения.
Впрочем, напряженная поза Леи – она уселась в кресло, словно палку проглотила, - и атмосфера, царившая в гостиной, даже самого толстокожего эгоиста навели б на нужные мысли. И Люк вызвался помочь дроиду-повару сервировать стол, деликатно оставив отца и сестру наедине.
Лея смотрела на Вейдера с вызовом; он не мог сдержать улыбки, вспомнив ее взгляд тогда, в их первую встречу.
«Да как вы смеете!»
Между ними все еще стояло впечатление от той встречи; и ей все еще чудился на нем черный шлем и непроницаемые темные стекла маски вместо глаз.
А он, разглядывая теперь Лею иными глазами, замечал то, что раньше ускользнуло от его взгляда – ее привычку вздергивать голову, словно она готова спорить со всяким, кто говорит с ней, и манеру сжимать губы…
- Да, можно было б догадаться, - произнес Вейдер, припоминая ту же встречу, и его лицо приобрело чуть более человечное выражение.
- О чем? – ершисто произнесла Лея, словно только и ждала повода поспорить.
- Ты говоришь так же, как и я, - ответил Вейдер. – Ты держишься так же, как и я. Ты похожа на меня. Очень.
- Сомнительный комплимент, - сухо ответила Лея. Вейдер усмехнулся:
- Наверное. Итак, - он глянул ей в глаза, и она ощутила прикосновение Силы. Так поглаживают по плечу, вместе с тем заставляя оставаться на месте. Лея, сопротивляясь, поняла, что, несмотря на все ее усилия, она не сможет теперь встать и уйти, как бы ей не хотелось; и вместе с тем чувство покоя внезапно снизошло на нее. Ах ты, подлец… А ведь было время, когда твоя сила на меня не действовала!
- Итак?
- Мы с тобой – отец и дочь.
Лея расслабилась, и, подобно Вейдеру, вальяжно откинулась на спинку кресла.
- Я знаю это, - ответила она.
- Этого мало; ты должна придумать, как с этим жить… хотя бы ради Люка.
- Все, что я делаю – я делаю ради него. Я не причинила бы ему боли, оттолкнув тебя и отказавшись его поддержать в Совете, никогда. Я знаю, он принял тебя всем своим сердцем и даже… даже полюбил. И я не в праве отнимать у него отца… еще раз.
- Отлично; на этом можно было б и закончить разговор, если б еще не одно обстоятельство.
- Какое?
- На минутку забудь о Люке. Подумай о себе. О своих чувствах и мыслях.
Лицо Леи дрогнуло; ее упрямые темные глаза мигнули, прогоняя какое-то детское, немного беспомощное выражение, и она произнесла немного изменившимся голосом:
- О себе?
- Да; о себе. У тебя есть много вопросов, которые терзают тебя много лет, и на которые могу ответить только я. Я не могу заставлять тебя относиться к себе с таким же теплом, как Люк, и не могу заставить тебя сию же минуту назвать себя отцом; но ты можешь представить, что я просто человек из твоего далекого прошлого, и задать все те вопросы, которые я слышу в твоем сердце. Не бойся причинить мне боль; эта боль со мной всегда.
Ах ты, подл…
Казалось, внимательные желтые глаза ситха видят Лею насквозь.
Ты видел это тогда, отец? Видел достоинство Амидалы, переданное ею по наследству дочери, и поэтому не стал ломать, уничтожать его?
- Это одна из причин, - ответил Вейдер на ее немой вопрос, все так же внимательно глядя на Лею. - Твое упрямство показалось мне знакомым… но я не мог вспомнить, где я его видел раньше.
- Но зачем?! Зачем?!
В вырвавшемся у Леи вопросе было заключено много терзавших ее «зачем», и Вейдер, несмотря на кажущуюся ему готовность, не смог выдержать ее взгляда, и отвел глаза.
Зачем ты предал Республику?!
Зачем ты пал на Темную Сторону?!
Зачем ты погубил мать?!
Зачем ты разрушил свою собственную семью?!
И, наконец, зачем ты пришел сегодня и сейчас сюда?!
- Я не могу рассказать тебе всего, - сухо ответил он. – Это долгий рассказ, и он не пощадит некоторых идеалов, которым ты служишь и в которые ты веришь. Я очень любил твою мать; и все, что я сделал, я сделал ради нее, - его лицо стало жестоким, страшным, даже одержимым, и в его глазах словно отразились языки пламени, пожравшие Храм, словно Вейдер снова поднимался с 501 легионом по его ступеням, и снова переживал события тех страшных дней.
Лея поняла – он не лжет.
И – вероятно – он сделал бы это снова, если бы… если бы…
Что-то непонятное, неясное ускользнуло от ее понимания, и она осталась без ответа на свой вопрос, поняв, что причина все-таки была.
Но Вейдер никогда не признается в этом дочери. Потому что он не готов рассказать о собственной слабости.
- Я не могу и не хочу оправдываться, - жестоко произнес он, на миг забыв о своих благих намерениях. – Все сложилось так, как сложилось, и заплатил за все я. Самую дорогую цену, что мог дать.
- И мы с Люком, - произнесла Лея.
- И вы с Люком, - подтвердил Вейдер.
Лея опустила взгляд; неловкая пауза вновь повисла в воздухе. Слышно было, как на кухне Люк гремит столовыми приборами.
- Расскажи мне о матери, - сказала Лея. Она не знала, что еще сказать; рассказ отца о прошлом ей был вовсе не нужен. Точнее – она не хотела слышать о его прошлом. Ведь там не было ее. Но сказать что-то было нужно, и она произнесла эту дежурную фразу.
- Что? – спросил Вейдер.
Подспудно он понимал, что на самом деле хотела спросить Лея.
Это было одно из ее «зачем», такое больное, что терзало их обоих, самое страшное.
У тебя был выбор, твердила Лея упрямо, у тебя все равно был выбор! Ты мог вернуться… да, ты, может быть, погиб, но ты мог вернуться! Почему же тогда мать, которую ты так любил, не смогла удержать тебя от шага в бездну?! Неужто для тебя что-то было дороже, чем твоя любовь к ней?
Почему ты сделал шаг назад?!
И Вейдер, теперь, сию минуту, глядя в упрямые темные глаза дочери, так похожие на глаза его Падме, ответил ей – да и себе тоже, - на этот вопрос.
- В тот день, - жестоко произнес он, - мы оба сделали шаг назад. Друг от друга. В тот день я понял, что у Падме существует кое-что, дороже ее любви ко мне. Это ее борьба, ее демократия. Она жила этим; я смог отречься от всего мира, что был у меня, ради нее, а она не смогла. Я мог бы вернуться и раскаяться, но мне было не к кому возвращаться. Поэтому я тоже сделал шаг назад.
Лея сидела потрясенная этим внезапным откровением. Эти простые слова, эта безжалостная правда, были понятны Лее, и в них она поверила скорее, чем если б он рассказал ей красивую сказку о доброй и прекрасной матери. На миг она увидела пред собой не ситха с крепко сжатыми губами и яростным взглядом, а простого человека, каким он был до того, как лава Мустафара выжгла в его душе все живое.
- Сейчас, – все так же быстро и безжалостно продолжил Вейдер, поддавшись этому странному порыву, что заставил его быть откровенным, - я встретил другую женщину… она совсем молода, чуть старше тебя, и чуть моложе Падме. И знаешь что? Она сделала мне шаг навстречу. Я уверен, что и там, на… на Мустафаре, она сделала бы мне шаг навстречу, хотя между нами не было тех лет счастливой жизни, что были между мной и Падме. И вот, раз за разом, глядя на нее, я мучительно думаю: почему?!
Он замолчал, и Лея поняла, что в его «почему?» вопросов не меньше, чем в ее «зачем?».
- Почему ты не привез ее с собой? – тихо спросила Лея. Вейдер, усмехнувшись, поднял на нее горящие глаза:
- Посмотри-ка на меня. Кто перед тобой? – произнес он. – Я не хочу торопить событий, и не хочу снова совершить непоправимой ошибки. Нам с твоей матерью нельзя было жениться. Мне об этом говорили все; говорили, что это опасно и для меня, и для нее. Я не послушал никого; я и не слышал никого, кроме нее. Это решение принял я. И к чему это привело? А теперь это опаснее вдвойне.
- Но ты любишь ее?!
Вейдер с удивлением посмотрел в темные глаза дочери; какой странный вопрос для того, кто еще в начале разговора рисовал в своем воображении на его голове черный, отполированный до блеска шлем!
Но Лея задала этот вопрос не просто так; «она ищет в лорде Вейдере человека» - так, кажется, говорили о Лее за его спиной.
И теперь, глядя в эти умоляющие глаза, он не мог не дать ей найти того, что она искала.
- Да, - с усилием произнес он, словно это признание выворачивало его наизнанку. – Я полюбил ее.
- И она любит тебя, - с горячностью произнесла Лея.
- Я знаю это.
- Так может, стоит попробовать еще раз, отец?
Лея не заметила, как ее маленькая ручка накрыла металлическую ладонь ситха, и он, усмехнувшись, положил свою руку сверху на ее пальчики и чуть пожал их.
- Может быть, - пообещал он ей.
*****************
| 
