Чувство падения во тьму, в пропасть, посетило и Люка, и он вдохнул полной грудью, словно принюхиваясь.
Казалось, что в коридоре дворца для приемов, в котором они с Вейдером устроили столь жаркую дискуссию, стало душно, запахло влагой, стоячей протухшей водой, и послышался тихий шорох сыплющегося песка. Словно в пещере, стены которой осыпаются от старости, или в заброшенной шахте.
Люк обернулся; ему казалось, что позади, там, где вкрадчиво и опасно шептал песок, и звякали мелкие осколки породы, из темноты на него смотрят внимательные злые глаза.
Но ничего этого, разумеется, не было.
Коридор был пуст и тих.
В этой части здания даже охраны почти не было. Здесь были кабинеты и залы для высокопоставленных людей, оцепление солдат стояло по периметру, в крытых галереях. Сюда даже обслуга заходила по расписанию, чтобы не потревожить лишний раз никого.
Так откуда бы здесь было взяться песку, каплям затхлой воды, долбящим камень, и зверю, притаившемуся во мраке..?
- Ты слышишь?
Дарт Вейдер, казалось, тоже был настигнут этим странным видением.
Оно настолько захватило его, что его рука легла на пояс, нащупывая сайбер, и он, словно слепой, оказавшийся в незнакомом месте, завертелся на месте, стараясь разглядеть в сгущающемся над ним мраке и духоте прячущегося врага.
Наверно, со стороны это выглядело странно. Минуту назад разговаривающие на повышенных тонах отец и сын вдруг смолки и стали озираться, словно услыхав призыв призрака. 
- Что это значит, - произнес Люк, кое-как вернувшись в действительность. Сила вытолкнула его на поверхность из липкого видения, и Люк жадно глотал сухой прохладный воздух, многократно очищенный и отфильтрованный кондиционерами, работающими с чуть слышным гудением. - Где это?
- Не знаю, - коротко ответил Дарт Вейдер. Он все еще был там, в видении, яростно цепляясь за него, сопротивляясь выталкивающей его к жизни и реальности Силе. Духота давила на виски, и бледный лоб Вейдера покрылся блестящими бусинами пота. Дышать было трудно, Вейдер раз за разом вдыхал полной грудью, но этого было мало, чтобы насытить кровь кислородом. Его дыхание стало шумным, таким же шумным, как если бы он вновь надел свой шлем, и приступ паники, такой знакомой, почти обычной, внезапно подкатил к горлу, но ситх подавил его, заставляя себя помнить, что это всего лишь видение.
Он сделал осторожный, небольшой шаг, и под подошвами его сапог заскрипела галька и мелкий мусор, полы его плаща намокли, волочась по сырому крошеву породы. Пристально вглядывался он во тьму, стараясь рассмотреть ускользающий образ, преследуя его, но Сила уводила, прятала врага.
Рука Вейдера уперлась в белую панель на стене, но, казалось, он не чувствовал, не видел, хотя смотрел прямо на нее. Его профиль с крепко сжатыми губами, с трепещущими ноздрями напоминал хищную птицу, и Люку, молча наблюдавшем за отцом, вдруг показалось, что в своих видениях Вейдер догнал  противника, прячущегося во тьме.
Его глаза, пронзительно вглядывающиеся во мрак, вдруг вспыхнули, и в них промелькнула догадка, понимание, словно Сила смирилась, уступила упрямой настойчивости Вейдера, все глубже погружающегося в умертвляющее его видение, и все-таки дорисовала ему ответ.
- Что там?! - почти крикнул Люк. 
Вейдер, возвращаясь, прикрыл глаза; его напряженная рука, упершаяся в стену, ослабла, он шумно выдохнул, словно изгоняя из своих легких ядовитый воздух подземелья, и его тело обмякло.
- Мне показалось, - произнес Дарт Вейдер, кода его хриплое дыхание выровнялось и немного успокоилось, - мне показалось, что их двое. Двое хамелеонов, понимаешь?
- Кого?!
- Двое ситхов, которые как-то скрывают свою Силу, - Вейдер положил руку на плечо сына и тяжело оперся на молодого человека. - Ученик Императора, Дарт Акс, и второй... Их Сила берется из ниоткуда, он проникает в них извне и вспыхивает, взрывается, как звезда. Сначала Акс... он ускользал от меня, и я смог заметить его только благодаря второму. Когда вспыхнул второй...
- Но как такое возможно?! 
- Я не знаю. Я никогда не видел раньше этого.
- Нам придется с ними драться? - спросил Люк, вглядываясь в лицо отца. Он уже пожалел, что не потерпел еще немного и поспешил избавиться от душащего видения, не прошел дальше, не увидел того, что видел Вейдер.
- Да, - ответил ситх.
Вейдер взглянул на сына, и Люк тотчас понял, что Вейдер очень хочет солгать. Он рассмотрел ответ, он хорошенько рассмотрел его! Он видел все; обрывками, эпизодами, кричащими осколками и рваными всплесками Силы, пугающими образами и разрывающими мозг простыми и страшными картинками.
И поэтому Вейдер не хотел, чтобы все это видел Люк.
Люк попытался проникнуть в сознание отца, но тот жестко пресек эту попытку, не позволив приподнять даже краешек тайны.
- Я должен это знать, - произнес Люк настойчиво. - Я хочу видеть!
- Нет, - произнес Вейдер, покачав головой. -  Я тоже когда- то видел... и хотел исправить. Что из этого вышло, ты знаешь. Тогда Йода был прав - видения могут быть правдивы, а может, и нет.
- Исправить! - вскрикнул Люк. - Исправить что?! Скажи мне, что там будет? Что ты видел?!
- Падение, - ответил Вейдер. - Падение в темноту. Но я не видел, кто упадет. Поэтому, вероятно, исправлять ничего не нужно?
Ни одна черта на лице ситха не изменилась, голос его был спокойным и ровным, и даже глядящие на сына глаза были спокойны, утратив свою устрашающую ситхскую яркую пламенную раскраску, став просто голубыми выцветшими глазами уставшего человека. Но Люк как никогда остро, всей кожей, ощутил, что сейчас Дарт Вейдер лжет.
- Я ни на шаг не отойду от тебя, - по-скайуокеровски упрямо произнес Люк, набычившись и сжимая губы. 
Вейдер выпрямился, чуть хлопнул сына и по плечу и убрал свою тяжелую руку.
Дыхание его выровнялось, силы вновь вернулись в вымотанное видением Силы тело.
- Главное, чтобы ты не бежал впереди меня, - ответил он. - Ты не нужен им, они охотятся на меня. 
Люк упрямо мотнул головой. Что бы сейчас Вейдер не говорил, Люк все равно не послушал бы его. 
Однако, это видение, так настойчиво преследовавшее и, наконец, настигнувшее их, немного прояснило ситуацию и объяснило причину раздраженности Вейдера.
Ева.
Ее не было на Совете, хотя она была туда приглашена.
Люк вспомнил, как посыльный вернулся с ответом, отчего представители Риггеля не явились на  собрание, как он шепнул что-то на ухо склонившемуся Акбару, и как после этого напрягся Дарт Вейдер.
Акбар пробормотал что-то нейтральное, дипломатично выразив свое участие и понимание, и велел начинать совещание без Евы и без Вайенса. Если бы что-то плохое произошло, он, разумеется, не был бы так спокоен. 
Но даже это невинное происшествие вывело Вейдера из равновесия, и Люку показалось, что небольшой толчок Силы, словно порыв сильного ветра, рванул от тела ситха, и заставил на миг людей вокруг него отклониться, пригнуться. Ситх словно хотел вскочить, растолкать всех, и тотчас же идти и узнать, что произошло с Евой.
Но то, что обсуждалось, также было важно для Ведера; в операции, разработанной Акбаром, должен был участвовать Люк, и Вейдеру пришлось выбирать, идти ли сейчас навстречу беспокоящему его раздражению, касающемуся Евы, или все же поинтересоваться, что ожидает в бою его сына.
Он выбрал последнее, и, кажется, не ошибся.
Но сразу же после окончания совета он тотчас отправился в ту часть дворца, где были расположены комнаты для гостей с твердым намерением разузнать, что происходит с Евой. Увязавшийся за ним Люк, сердито бубнящий об уважению  Акбару и членам совета, еле поспевал за широкими шагами ситха, и, наверное, и вовсе б отстал, если бы их не настигло видение.
Оно снова принесло Вейдеру острое чувство опасности, и снова потянуло беспокойством при мысли о Еве.
Он терял ее; он терял ее из виду, и она тоже отступала во тьму, делала шаг назад, глядя на него холодными спокойными глазами, и от ее отстраненного, чужого взгляда ему становилось страшно.
Вейдер не мог объяснить этот страх самому себе.
Это странное чувство было иррационально, непонятно, но если бы он не лгал себе и не отгонял очевидный ответ, он бы давно понял, отчего тихий образ Евы пугает его больше, чем флот Империи.
Он верил Еве. И вот теперь эта вера шаталась, грозясь рухнуть и погрести под собой все то немногое человеческое, что снова рождалось в его душе.
Ее честность, и ее шаг к нему казались ему чем-то незыблемым, постоянным, и чтобы она отступила, отстранилась... черт! 
Он мысленно грязно выругался, словно оборона  его флота провалилась, и наступающие подбираются к нему самому, расстреливая последние оборонительные рубежи. 
Не нужно врать себе, подумал он, уже спокойнее.
За вспышкой гнева всегда следовал холодный, яростный, кристально - чистый звенящий покой. Это все равно, что наблюдать за боем, который идет в непосредственной близости, и его сполохи окрашивают просмотровое панорамное окно в капитанской рубке. Нельзя впадать в ярость, нужно трезво оценить обстановку, признать свою неудачу, чтобы верно выбрать способ выйти из боя победителем.
Вот и сейчас, возвращаю в памяти эту часть видения с отступающей от него Евой,- холодно-льдистую, мертвую, - Вейдер призывал всю свою силу воли, чтобы унять яростную дрожь и обуздать взбесившуюся Силу, которая была готова вырваться из его сердца, и крушить, ломать, разрывать еще живые тела.
Для того, чтобы Ева отреклась от него, как когда-то Падме, чтобы отступила, ушла, нужно, чтобы произошло нечто сверхъестественное. Стойкий оловянный солдатик, Ева бесстрашно смотрела в лица всем тем, кто ее осуждал за связь с ним, с лордом ситхов, с главкомом армии Императора Палпатина, с убийцей, с чудовищем, с человеком, наконец, почти вдвое старше нее самой. 
Она приняла все это. Она все это знала изначально, но у нее достало смелости, чтобы бороться за свою любовь, и не отречься от нее под сужающими взглядами союзников.
Так что же должно было встать межу ними, что сломало оловянного солдатика?!
Нет, только не предательство, только не очередное предательство!
Шагая к комнате Евы, Вейдер с горечью осознал, что все эти годы больше ноющих ран, больше уродливых увечий его угнетало то, что его оттолкнула Падме.
Живым быть нестерпимо больно.
Больно понимать, что твой идол, той кумир ничем не лучше тебя, и в один прекрасный день за свою идею, за свою несуществующую игрушку отречется от тебя.
Намного, намного проще спрятаться за блестящим металлом маски, и не пускать к себе никого, кто может напомнить, что Вейдер все же не робот, кто сможет притронуться к живому сердцу и накрепко прирасти к нему. Оторвать можно только с кровью.
Палпатин был мудр, подарив ему этот шлем и этот покой; если бы кто-то раньше рассмотрел в Лорде Вейдере человека, Император умер бы намного, намного раньше...
Ева прокралась к его сердцу.
Она сняла с него шлем, и терпеливо ждала, когда утихнут все монстры, все чудовища, населяющие его душу. Наверное, самому страшному из них она запечатала уста поцелуем, прижав к его щеке свою тонкую ладонь.
Она сказала "люблю" так верно и так твердо, что он поверил сразу же.
Поверил.
Тонкая нить, удерживающая его в мире живых - вера.
И теперь она истончалась, грозя оборваться, и в очередной раз ощущая накатывающее на него видение, Вейдер ощущал, что во всепоглощающий мрак падет именно он.
Комната Евы оказалась пуста; ворвавшийся туда Вейдер застал там беспорядок -  обслуга собирала и паковала вещи.
При виде ситха, настроение  которого было не совсем радужное, портье даже присели от ужаса, воровато выглядывая из-за упакованных чемоданов.
Вслед за отцом в комнату осторожно вошел Люк; с удивлением рассматривая беспорядок, он, тем не менее, двигался осторожно, стараясь ничего не задеть.
Мало ли; может, здесь бомба заложена?
Вейдер практически налетел на работающих в комнате людей, и, возвышаясь над их скрюченными фигурами как черная башня над искривленными, покалеченными пожаром деревьями, рявкнул:
- Где майор Рейн?!
- Ма-ма-майор Ева Рейн велела перенести ее вещи в другую комнату, -  чуть заикаясь, протараторил один из служек.
Ведер наклонился к нему поближе, подцепил умирающего со страху человека пальцем за форменную куртку и поднял его к себе, так, что их лица были совсем близко. Послышался треск ткани, отлетела пуговица, служка, у которого внезапно ноги сделались ватные, едва не рухнул на пол, но металлическая рука ловко цапнула ткань его одежды всей пятерней, и чудовищное, озверевшее лицо ситха, подрагивающее от еле сдерживаемой злости, навило над побелевшим от ужаса человеком.
- Зачем и куда она переселяется? - тихо и очень спокойно спросил Ведер, зажимая в кулаке ткань одежды так, что служке стало трудно дышать, а шов на спине предательски затрещал, и складки в подмышках больно врезались в тело. 
- Па-па-па, - затараторил несчастный, болтаясь, как тряпичная кукла в воздухе, вытянув руки по швам и растопырив в ужасе пальцы. - Па-патаму что так велел генерал Вайенс.
- Вайенс?!
- Генерал Вайенс велел перенести ее вещи в его комнату, - подал голос второй служащий, более храбрый, чем его болтливый коллега. Вейдер перевел взгляд на него, и тот с перепугу присел, загораживаясь от ситха какой-то картонной коробкой, но продолжил: - Мадам стало плохо, Кажется, она заболел, и ее муж велел перенести ее вещи к нему, чтобы они жили вместе, и чтоб он сам заботился о супруге.
- Муж?
Пальцы Вейдера разжались, и человек рухнул на пол, на собранные чемоданы. Вейдер переступил через него и навис над вторым, более информативным источником.
- Повтори, - велел он спокойно, и служащий, судорожно сглотнув, глянув прямо в разгорающиеся ситхские глаза, отважно произнес:
- Таково было распоряжение генерала Вайенса, мужа Евы Рейн.
Вейдер выпрямился, оставив перепуганного человека в покое, и тот ловко, как краб, задом наперед отполз от молчащего ситха. 
- Что это значит? - с удивлением произнес Люк. - Она разве замужем?
- Насколько мне известно, нет, - ответил Ведер ровным голосом, но ноздри его трепетали от еле сдерживаемого гнева. - Что-то тут не так. Идем; мне нужно поговорить с ней. Куда она переселяется?
- В правое крыло, на третий этаж, - ответили ситху.
- Идем, - коротко бросил ситх, и, переступив через раскиданные вещи, стремительно двинул к выходу. Люк последовал за ним почти бегом не поспевая за широким шагом отца. 
- Но если все так, - осторожно произнес Люк, которому очень не хотелось, чтобы отец, впав в ярость, убил и любовницу, и ее мужа, - если они действительно женаты, то, может, не нужно их тревожить? Она не сказала тебе - наверное, не хотела, чтобы ты знал?
- Зато я хочу знать, - ответил Вейдер.
- А если она не захочет с тобой говорить? 
Вейдер криво усмехнулся, в его чертах промелькнуло невероятно циничное и жестокое чувство, и Люк понял, что Ведер встал на тропу войны. Хочет этого женщина или нет, но он выколотит из нее объяснения, и пощады не будет.
- Она должна мне, - ответил он с нехорошим удовлетворением в голосе. - Я вспомнил ее.

                                        ***************************
 Этой встречи могло и не быть.
Палпатин всю ночь развлекался, и явившемуся с утра на доклад Вейдеру было велено прийти позже. 
Из-за приоткрытых дверей, откуда юрко выскользнул личный прислужник Палптина, слышался нетрезвый женский смех, и, судя по тому, что вся Алая Стража была там, внутри, старый похотливый сластолюбец всю ночь трахался.
Палпатин всегда заставлял Алую Стражу присутствовать на своих оргиях.
С одной стороны, они охраняли его. Обнаженный, расслабленный алкоголем и какими-нибудь наркотическими веществами, Палпатин как никогда был уязвим для покушения.
С другой стороны, тщеславный мудак хотел, чтобы свидетелей его мужской силы было как можно больше. А может, он получал удовольствие от того, что на него смотрят.
Так или иначе, Вейеру было отказано в аудиенции, и он, грязно и нецензурно выругавшись про себя, охарактеризовав Плпатина самыми изощренными и извращенными словами, собирался уже уйти, когда на его пути встала эта девочка.
Удивительное существо.
Тонкое, хрупкое, почти ребенок. Удивительно светлое, такое светлое, что здесь, в роскошных апартаментах императора, блистающих золотом и пестреющих багровыми шелками и бархатом, оно казалось духом, легким призраком.
- Лорд Вейдер, прошу вас, выслушайте меня!
Он обернулся на голос и некоторое время молчал разглядывая просительницу. Все всегда ошибочно принимали это молчание, обычное для Лорда Ситхов, за безразличие, за отстраненное равнодушие, ведь они не могли заглянуть ему под шлем, за темные стела маски, так удачно скрывающей его настоящие чувства.
Сейчас он был потрясен, и рад тому, что никто не видит его оторопи.
То, что этой ночью девочка была с Палпатином, он понял сразу.
Ее тонкое изящное белое платьице-туника, пожалуй, слишком скромное для того, чтобы разжечь страсть в мужчине, было порядком измято и покрыто пятнами - то ли вина, то ли соком от раздавленных фруктов. Ее волосы, собранные в какую-то затейливую прическу на макушке, растрепались и съехали набок, как растаявший торт из мороженого, а на платье, чуть сбоку, цвело предательское алое пятно.
Нежный ангел подарил Палпатину свою невинность. Интересно, зачем такие жертвы?
Но все это не затронуло бы Вейдера ни на миг, этих сцен он наблюдал превеликое множество, и частенько, проклиная старого развратника, стремительно выскакивал из его приемной, куда охрана выводила просительниц после ночи просьб. Там они некоторое время сидели, приходя в себя, и Вейдеру всегда казалось, что это не люди, а мусор, грязь. Выкинутые яркие и измятые обертки от мороженого.
Эта девочка была измята и испачкана так же, как и все прочие, но кое-что отличало ее от все них. 
Она была трезва.
Встречи с Палптином боялись, и, как бы ни важно было то, с чем женщины отправлялись к нему, ни одна не могла отказаться от милосердной порции счастья.
Только приняв наркотик, они осмеливались заговорить с Императором.
Эта, кажется, даже не пила алкоголя.
Ее просьба была так важна для нее, и так терзала ее, что девушка не стала туманить свой разум. Все, что вытворял с ней похотливый старый сластолюбец, она перенесла в трезвом уме, чтобы в решающий момент попросить внятно, и добиться успеха.
Невероятное мужество.
Нет, Палпатин не был склонен к садизму, он не колотил своих любовниц, и если они и кричали, то только от удовольствия. Если бы она сказала "нет" очередной фантазии Императора, ее вытолкали бы взашей тут же. К чему возиться с одной несогласной, если кругом тьма согласных?  Но он мог сделать с ними все, что взбредало ему в голову; мог придумать нечто настолько извращенное и откровенное, что возбудился бы и самый прожженый извращенец.
И вытерпеть это все добровольно, в присутствии Алой Стражи?
Для юной невинной девочки это поступок, однако.
Но больше всего поразили Вейдера ее глаза, светлые, изумительной чистоты и хрустального покоя.
После всего, что она вынесла, внешне она была спокойна, а под этой коркой льда бушевала исступленная одержимость.
Ее жертва была принесена, но ее не услышали. 
Палпатин на обращенные к нему слова только невнятно прохихикал, и велел ее вывести, как только она повторила вопрос.
Или вовсе отказал.
И эта крохотная тощенькая девочка, пережив эту ночь,  получив отказ, была доведена до отчаяния настолько, что посмела обратиться тут же ко второму ситху?!
- Прошу вас, выслушайте меня!
Ее голос был тверд, ни тени истерики. Впрочем, нет. Истерика - это ее исступленность, ее бесстрашие, ее готовность идти до конца.
- Подойди, - велел Вейдер.
Она приблизилась к нему быстро, не колеблясь. Не обращая внимания на издевательские взгляды охранки Палпатина. Она снова предлагала себя, откровенно и смело, и сделала бы это снова и снова. Это не продажность, как легкомысленно полагали идиоты, скалящие зубы и хихикающие по углам. Это уже бой. Она будет приставать к ситхам до тех пор, пока у не не кончатся силы.
- Помоги мне, - велел Вейдер.
С утра у него ныло и дергало колено. Новый протез беспокоил его, ситх при ходьбе чуть заметно прихрамывал. Это не укрылось и от взгляда просительницы - она тотчас с готовностью подступила к Вейдеру, со стороны именно больной ноги, и он почувствовал, как ее тонкие, полудетские руки обвили его огромно тело, поддерживая.
Наивное дитя, она неужели правда поверила, что ему нужна ее помощь?
Он прихватил мизинцем и безымянным пальцами край своего плаща, и закинул свою тяжелую руку ей на плечо, словно вороновым крылом укрыв тонкое тельце, скрывая и ее испачканное помятое платье, и предательское алое пятно от взглядов посторонних.
- Идем.
Под его рукой ее тонкое плечо дрожало, девушка была измучена и истерзана, но ее цель, ее просьба помогали ей держаться на ногах.
В своих апартаментах, больше похожих на мастерскую или лабораторию, Вейдер, наконец, снял с ее плеча свою руку, и она отстранилась от него, ее тонкие пальчики скользнули по его черному комбинезону, и она отступила от ситха, по-прежнему глядя на него хрустальными ясными глазами.
Даже не прикасаясь к ней, Ведер ощущал крупную дрожь, которая сотрясала тонкое тело. Несмотря на то, что девушка сохраняла спокойный вид, истерика была на подходе, готовая пролиться слезами. Вейдер не готов был слушать ее рыдания; еще меньше ему хотелось ее утешать.
- Идем, - велел он, двинувшись по направлению к своей камере медитации. Она бросила быстрый взгляд в сторону механической сферы и закусила губу, опуская заалевшее лицо. Все знают, что там Лорд ситхов может снимать свои доспехи и обходиться без своего  костюма. Значит, думала она, ночь продолжится.
И все же она пошла за Вейдером не колеблясь.
Впрочем, самом Вейдеру было глубоко наплевать, что она там себе воображает. Он просто хотел поскорее покончить с этим делом; к досаде от беспокоящего его протеза примешивалась добрая толика злости на Палпатина, который мог бы и оплатить полученный презент.
В камере Вейдер уселся в свое кресло, положив руки на подлокотники и устроив пальцы на кнопках пульта управления. Девочка, проскользнувшая за ним, оглядывалась по сторонам даже с каплей страха. Пространство было совсем крохотным, и больше походило на медицинский кабинет, что тоже не делало атмосферу более располагающей к легкой и непринужденной беседе. 
Вейдер нажал кнопку, закрывая сферу, и девушка на миг отпрянула от ситха, испугавшись громкого механического звука. Вейдер пустил газ, которым дышал обычно, и, откинув голову на спинку кресла, коротко велел:
- Дыши.
Раздался высокий звук, что-то среднее между свистом и пением металла. Это вакуумные помпы прихватили его шлем и сняли его. На лицо ситха опустился дроид и с легким щелчком отстегнул маску, отнеся ее в строну, и Ведер, подняв голову со спинки кресла, глянул на девушку внимательными светлыми глазами.
Сколько ему тогда было? Тридцать шесть? Тридцать семь?
Тот год был тяжелым, по-настоящему тяжелым для него. 
Бои не прекращались, война сжирала все больше территорий, и он практически не покидал свой флагман. Схватки становились все более ожесточенными, и частенько ему приходилось самому присутствовать на поле боя.
Ранение за ранением.
Кажется, каждое из них откладывало свою печать на его лице, в выражении его глаз, в изгибе его плотно сжатых губ, в изломе бровей.
Он хотел снять шлем для того, чтобы меньше пугать маленькую просительницу, но, кажется, прогадал, и лишь напугал ее еще больше. При виде бледного, жестокого лица ситха с насупленными бровям, со взглядом исподлобья, с суровой складкой у жестко изогнутых губ, она затрепетала, и, кажется, даже постаралась рвануть прочь, но наткнулась на холодные панели камеры медитации.
Уродливый старый Палпатин всегда улыбается и поет сладкие речи. Его обвисшая кожа, морщинистые дряблые руки отвратительны, но ведь он дарил тебе наслаждение сегодня?
От человека, еще не старого, но пропахшего войной и смертью, у солдата, а не у придворного сластолюбца, у палача с жестоким лицом, что сидел перед ней в кресле, ожидать такого великодушия было бы странно. Убить, говорили его глаза и недобро улыбающийся рот. Убить как можно более жестоко, вот что.
- Дыши, я сказал, - с ноткой некоторого раздражения произнес он, нетерпеливо стискивая  подлокотники кресла.
Девушка, смирившись, кое-как справившись со своим страхом, сделала несколько частых глубоких вздохов, и поплыла. Ее хрустальные чистые глаза затуманились, она отшатнулась, и на ее лице медленно стало проявляться равнодушие.
- Что это? - спросила она у ситха, внимательно наблюдавшего за ее реакцией. Наверное, он решил накачать ее наркотиками, чтобы... чтобы она продержалась подольше.
- Кислород, - отрезал он, убедившись, что слегка опьяневшая девушка успокоилась и истерика как будто отступила. - Еще!
Она покорно вдохнула еще, и, кажется, у нее закружилась голова.
- Говори, - велел Вейдер, неприязненно морщась. - Я слушаю тебя.
- Лорд Вейдер, я пришла просить за свою мать! - выпалила девушка, прижав руки к груди. Дарт Вейдер кивнул головой,  тонкая длинная телескопическая трубка вытянулась из панели стены, подставив под руку ситха комлинк.
- Имя, - произнес Ведер.
- Элоиза Рейн, милорд! - горячо выкрикнула девушка. - Милорд, она не виновата! Ее обвиняют в сепаратизме, но это не так! Она верная подданная империи, она вдова героя! Она не могла! Ей грозит смертная казнь, но это недопустимо, она ни в чем не виновата!
Вся эта пылкая речь, разумеется, была заготовлена для Палпатина. Не удивительно, что он не захотел слушать столько много слов...
- Дыши, - перебил ее пылкие излияния Вейдер, чтобы хоть как-то заставить ее замолчать. Ему потребовалось некоторое время, чтобы найти нужное дело и немного ознакомиться с ним. Поняла это и девушка, и умолкла, нервно сжимая и разжимая пальцы. 
Мельком Вейдер взглянул на нее и вновь увидел эту странную, возвышенную одержимость в ее глазах. Она достигла своей цели, и все то, что она пережила до этого, не имело никакого значения.
- Сожалею, но я не могу помочь, - произнес он, наконец, пробежав глазами список обвинений. Хрустальные глаза невероятно широко раскрылись, и вместе со слезами их наполнил всеобъемлющий ужас.
- Как? - прошептала девушка, прижимая пальцы к губам, словно желая поймать рвущийся из груди крик. - Уже поздно?! Я опоздала?!
Вейдер одним движением развернул свой комлинк к ней, и повернул экран так, чтобы он был прямо перед лицом девушки.
- Нет никаких обвинений в сепаратизме, - жестоко сказал он. - Кто вам это сказал? Это ложь. Муж вашей матери, Энжей Палп, обвиняется в крупном казнокрадстве и растрате. На допросах он показал, что это именно жена подбивала его на это. На перекрестных допросах это подтвердилось. Я не могу и не хочу вмешиваться в ход этого дела. Оба они виновны, и оба они понесут заслуженное наказание. Преступления такого плана караются строго, но не смертной казнью. Ваша мать останется жить - это я вам могу гарантировать.
Девушка, обеими руками взяв комлинк, не веря своим глазам, вчитывалась в строчки дела, и в ее взгляде появлялось понимание и жгучий, всепожирающий стыд.
- Это мать вам сказала, что ее ожидает казнь? - произнес Ведер, внимательно разглядывая лицо девушки. Та молча рыдала, ладонью отирая мокрое лицо, и каждая прочитанная строчка прижигала ее душу мучительным стыдом. - Это она вас надоумила прийти к Императору, наговорить всю эту белиберду про вдову героя и попросить об освобождении? Ваша жертва была принесена зря.
Девушка задыхалась от униженных рыданий, силы оставили ее, и она, отпустив комлинк, опустилась прямо на пол, у ног темного лорда. Так долго сдерживаемая истерика вырвалась, наконец, наружу, вылилась в жгучие слезы, в сотрясающую тело дрожь,  в бессвязные крики, которые девушка пыталась задушить в своей груди, зажимая рот ладонями.
- Дыши, - вновь велел Вейдер холодно и сухо. Иного, более действенного способа успокоить человек он не знал. - Дыши. 
Но даже опьяняющий кислород не помог ей уняться.
Смотреть на плач этого маленького, чистого, обманутого существа было невозможно. В свое время Вейдер слышал много детских просьб и слез, и раскаяние до сих пор посещало его долгими бессонными ночами. Может, это был его крохотный шанс хоть как-то загладить вину перед ними.
Он потянулся к ней Силой и чуть коснулся ее плеча, поглаживая. Вероятно, прикосновение вышло слишком явным, потому что девушка тотчас припала к его колену, и, вцепившись в толстую ткань его комбинезона тонкими пальчиками, разрыдалась еще сильнее. Вышло совсем уж неловко; Вейдер ощутил себя дураком, на коленях которого рыдает девица, и что с этим всем ему делать, он не знал.
Значит, лучше помолчать.
Он положил свою тяжелую руку на ее вздрагивающие плечи, и некоторое время слушал ее отчаянный плач. 
В странном месте ты решила искать понимания и поддержки, девочка, и еще более странно то, что ты их нашла.
- Это хороший урок, - произнес Дарт Вейдер, наконец. - Никогда не отдавай людям того, о чем пожалеешь, то, чем действительно дорожишь. Тебе не стоило идти к Императору. Ты пожалела б о содеянном даже если б все удалось. Зачем это?
- Я думала, что спасаю мать, - ответила девушка тихо.
- Никто не смеет от тебя требовать таких жертв, - перебил ее Вейдер, - тем более мать. Тебя что, не учили беречь в первую очередь себя? А уж потом родственников, преступивших закон?
- Да, - согласилась девушка задумчиво, - глупо получилось. Я лишилась чести...
Ее губы снова предательски задрожали, и Ведер гневно перебил ее.
- Тело, - рыкнул он, отстегивая с левой руки перчатку, - не имеет ничего общего с честью, - он стащил перчатку и продемонстрировал зареванной девчонке блестящий хромированный протез. - Я лишен рук и ног, и живу с этим. Ты потеряла немного крови и получила хороший урок. По-моему, обмен равноценный. Честь твоя осталась при тебе. Ее я увидел сегодня в твоих глазах. Если бы это было не так, я бы не стал разговаривать с тобой.
Больше возиться с девушкой Вейдер не желал; почему-то она ранила его, тронула  самое сердце, лишила равновесия. И чем дальше он разговаривал с ней, тем больше ныли старые раны в его иссеченной преступлениями душе.
- Переоденься, - велел он, вызывая дроида с комплектом формы для работников его лаборатории. Зубцы камеры медитации разошлись, впуская робота, и девушка мгновенно, ничуть не смущаясь ситха, стащила свое платье, оставшись совершенно голой. Вейдер отвернулся, чувствуя, как румянец давно позабытого стыда покрывает его бледную кожу, лишь краешком глаза наблюдая, как девушка быстро и ловко впрыгнула в белые форменные брюки и нацепила куртку. Господи, совсем ребенок, тоненькая, с такими детскими узкими бедрами...
Одевшись, она как будто обрела уверенность в себе, в нее словно вернулся стержень, достоинство. Теперь это было не испуганное насмерть несчастное создание, а молодая женщина. 
- Благодаю вас, - произнесла она, с почтением склонив светловолосую голову. - Спасибо, что выслушали меня.
- Иди, - велел Вейдер хриплым голосом. Ему стало трудно дышать, и он активировал дроида, велев ему надеть на себя маску. - Надеюсь, и ты в свое время... выслушаешь меня.
Он чуть усмехнулся, поразившись мысленно нелепости своего предположения, и она, вдруг сделав быстрый шаг к ситху, внезапно и пылко поцеловала его, прежде, чем он вновь успел спрятаться за своей ничего не выражающей маской.
Это было больше, чем благодарность; неуклюжие попытки Вейдера успокоить ее, его бестактное замечание о потерянной крови сделали свое дело - девушка осознала себя женщиной, и почему-то поверила ситху, что ничего дурного в этом нет. Его жестокие слова вернули ей ее чистоту, которая, как она думала, осталась за дверями спальни Императора.
И ее неумелый, но пылкий поцелуй был ответным знаком внимания.
Именно тогда она разглядела в Лорде Ситхов мужчину.
Просто мужчину.
Потрясенный, он ощущал под своими ладонями ее тонкое хрупкое тельце, прильнувшее к его боку, и то время, что длился этот странный, невозможный, страстный поцелуй, ему было легко дышать.
                                                            ****************************